Я много лет проработал на Донбассе в разведке и промышленной оценке угольных месторождений. В качестве эксперта ООН передавал свой опыт в странах Африки и Азии. Знаю Донбасс, можно сказать, изнутри.

Хочу исполнить свой гражданский долг — внести посильную лепту в решение острейших проблем Донецкого бассейна и через «2000» обратиться к правительству, чтобы оно изменило отношение к Донбассу.

За годы независимости не было принято какой-либо программы по развитию экономики страны и ее главной составляющей — энергетики. На первом этапе господствовала идея: Украина очень богатая держава, по выпуску основных видов продукции она опережает не только все республики Союза, но и страны Западной Европы. С годами ВВП уменьшился в 10 раз, многомиллиардный долг тяжелым грузом лег на плечи нашей экономики.

По донецкой земле вихрем пронеслась реструктуризация — закрытие шахт. Проходила она жестко, под диктовку МВФ, никто не заботился о социальной защите. Стволы закрытых шахт «запечатывались» так же тщательно, как и хранилища ракетно-ядерного оружия. На «ликвидацию» ушли сотни миллиардов долларов.

Огромная трагедия в том, что горнякам было психологически сложно приспособиться к новому времени. Что бы там ни говорили, они гордились своей профессией, вернее, тем благополучием, которое обеспечивали каторжной работой. Шахтеры привыкли к комфортной жизни — жилье, высокая зарплата, бесплатные санатории, льготы, пенсии и т. п. Они умеют гнуть спину только в забое. Оказавшись без работы, отчаявшись, горняки, чтобы хоть как-то прокормить семьи, добывали уголь на терриконах, в шурфах, на выходах пластов и т. п.

Новая власть начала репрессии против этого «бизнеса». Видимо, их и им подобных в других отраслях имел в виду Кинах, который, еще будучи вице-премьером, подчеркнул: развитие экономики не может ориентироваться на люмпенизированные слои населения.

Негативную роль в судьбе региона сыграла нереальная оценка проблем, связанных с энергообеспечением страны. О дефиците энергоносителей рассуждали все кому не лень, создавая информационное давление на властные структуры. Если эту разноголосицу разложить по полкам, то вырисовывается картина: Донбасс себя исчерпал и незачем его дотировать, выгоднее уголь закупать за рубежом, убыточные шахты надо закрывать, уголь — экономически «грязное» топливо и его добыча сопряжена с гибелью людей, надо переходить на более чистые нефть и газ.

После очередной трагедии, унесшей многие жизни горняков, Кучма заявил: «Как президент не могу допустить, чтобы шахты убивали людей». Комиссии по расследованию аварий выносили однозначный вердикт: виновата-де природа, стихия непредсказуема. Но в том-то и дело, что это не так! Горно-геологическая наука позволяет с высокой надежностью прогнозировать выбросы газа на каждом шахтном поле! Причина же участившихся в последние годы аварий — в нежелании тратить средства на обеспечение безопасности работ в забое.

В новом веке забрезжил просвет. Шахтеры стали забывать, что такое невыплата зарплаты (в мире знают, что такое безработица, но чтобы работающий не получал зарплату — такого не знает никто, это нонсенс). Заговорили о том, что Донбасс — «энергетическое сердце Украины», что к нему надо повернуться лицом, и впервые была названа цифра 3,6 млрд. грн. — минимум, который надо выделять ежегодно, чтобы Донбасс держался на плаву (в советское время эта цифра составляла 20—25 млрд. руб.). С большим оптимизмом была воспринята весть о закладке шахты-гиганта «Добропольская Капитальная» (первая за годы независимости). Радовали темпы роста экономики страны. Западные эксперты заговорили о рождении нового экономического чуда. Но грянул гром — революция. Что же сулит Донбассу новый режим? Поступают лишь тревожные сигналы.

Первый — в бюджете сокращены средства на поддержку угольной промышленности.

Второй — указание Президента о стопроцентных расчетах за потребленные энергоресурсы. Шахты, не способные погасить задолженность, будут отключаться от энергопоставок.

Третий — Минуглепром озвучил курс на приватизацию шахт Донбасса с тем, чтобы уже в ближайшие 2—3 года они обрели статус частных.

Вопрос приватизации не нов. Нереальность его очевидна. Двери для желающих открыты более десяти лет. Но какой инвестор захочет вкладывать средства в шахты, не приносящие прибыли? А таких — подавляющее большинство, и только некоторые шахты эффективны: при уникальных геологических условиях либо с нарушением законов горного дела, когда в отработку вовлекаются лишь «лидеры», а остальные подработанные пласты теряются навсегда. Все «благополучные шахты» уже обрели собственника.

Глобализация способна погубить любое производство. Ведь устранили конкурента по марганцу в лице Украины. А как еще можно объяснить ликвидацию подготовленной в Степногорске базы, где намечалось масштабное производство марганца? Как воспринимать то, что Украина, занимающая чуть ли не первое место в мире по запасам марганцевых руд, завозит их из-за рубежа?

Сегодня мир сотрясает энергетический кризис. Цены на нефть и газ растут. Эта тенденция сохранится и в будущем — ресурсы невосполнимы. Скептики утверждают: нефти хватит еще на 15 лет, оптимисты — на 40. Аналогичная ситуация с природным газом.

Нам рассчитывать на существенное увеличение добычи нефти и газа из собственных недр трудно. Уголь — единственный надежный источник энергии, на котором и нужно строить ближайшее и отдаленное будущее страны. Но нынешняя власть взяла курс на разрушение Донбасса: отказ от госдотации, приватизация, закрытие обанкротившихся шахт, снижение добычи угля и, похоже, крен в сторону увеличения его импорта. Что это? Непрофессионализм, непонимание ситуации? Или оранжевый плод политических амбиций, не позволяющих находить верные решения в экономике?

Можно не принимать, не любить Донбасс как регион. Это легко понять. Украина — водораздел двух цивилизаций: западной и православной. Мы очень разные, у нас много противоречий. Но как быть, если эта нелюбовь рождает на государственном уровне необоснованные, ущербные экономические решения? Допустимо ли, чтобы крупнейший в Европе Донецкий  угольный бассейн, великий дар природы, не работал во всю мощь?

Донбасс способен на многое. Следует помнить, что он на 95% обеспечивал энергией великую державу с конца XIX в. до 30х годов XX в., и только с развитием Кузбасса и Караганды, вовлечением в энергетику нефти и газа, строительством ГЭС доля его уменьшилась, но никогда ниже 30% не опускалась. Потенциал его огромен, запасов угля хватит на многие поколения.

Подготовлена база для закладки десятков капитальных шахт, но сегодня нам это не по плечу — дорого и долго. Но ведь есть возможность наращивать добычу угля за счет строительства мелких шахт мощностью 5—250 тыс. тонн в год. Китай показывает, насколько эффективна добыча угля небольшими предприятиями. У них 50 тысяч мини-шахт мощностью до 5 тыс. т в год.

Донецкий бассейн, как ни один другой в мире, имеет уникальный набор всех марок угля: от бурых до антрацитов. Он может использоваться и для получения жидкого, и водородного топлива, извлечения редких элементов, производства электродных материалов, химпродуктов и др. Антрациты, которых нигде больше нет, даже экспортировались в Грецию и Италию, где их охотно покупали для отопления каминов. Донецкий бассейн нужно рассматривать не как сугубо угольное, а углегазовое месторождение. Установлены закономерности, определены наиболее перспективные площади, подсчитаны запасы газа — триллионы кубов! Осталось одно — техническое обустройство.

Некоторые страны успешно добывают газ из угольных толщ. Особенно впечатляют успехи США: более 40% потребляемого в стране газа извлекается из угольных месторождений, ставится задача довести эту цифру до 60%!

В развитых угледобывающих странах применяются различные приемы госрегулирования. В Германии осуществляется господдержка собственной добычи, компенсация разницы в стоимости между местным и импортным коксующимся углем и доплата за энергетический уголь. В Англии угольная промышленность была национализирована, и только после реструктуризации, на что затрачены миллиарды долларов, началась приватизация. В США, Австралии, ЮАР угольная промышленность входит в энергетические структуры при ограниченном госрегулировании. В Польше господдержка шахт составляет 15% инвестиций в новое строительство. Экономика Китая и Индии всегда держалась на угле.

Мы уже, кажется, приходим к выводу, что надо снимать нашу экономику с «газовой иглы» и переходить, где это возможно, на уголь. Но здесь возникает вопрос: будем ли мы идти навстречу отечественной угледобыче или берем ориентир на импорт? На мировом рынке угля — жесткая конкуренция. Есть заинтересованные структуры, готовые подтолкнуть Украину к импорту, что может окончательно подкосить отечественную угледобычу. Этот сценарий, по-видимому, уже начал разыгрываться. Этому способствует созданный властью тепличный климат для импорта. Мы начали завозить уголь не только из России и Польши, но даже из Германии и США.

Министр И.Плачков отметил, что добыча угля за первое полугодие уменьшилась на 2,2 млн. т по сравнению с прошлым годом и составила 38,8 млн. т. Но эта цифра, по его словам, «на 3,1 млн. т больше установленного задания». Что это за задание? Нетрудно сделать вывод, что правительством предусмотрено плановое сокращение отечественной угледобычи. И получается, не надо нам «государевой воли», которая ярко была выражена у Шарля де Голля и Маргарет Тэтчер, умевших рыночную экономику ставить под жесткий госконтроль.

А. МИХЕЛИС,  кандидат геолого-
минералогических наук,Артемовск