Случившееся в Юго-Восточной Азии, при всей своей грандиозности, вовсе не впервые напоминает человечеству: история Земли — в геолого-динамическом, подчас ужасающем ее исполнении — далеко не закончилась. А мы, люди, со своей собственной историей, всего лишь в гостях у той истории.
Даже при самом хронологически поверхностном взгляде на ландшафт человеческой истории становится очевидным, что решительно все ее коллизии, всегда и везде, развертываются, скажем так, у самого «тектонического» края, едва ли не ежесекундно готового обрушиться — вместе с теми, кто на том краю обретается. Речь идет о всех нас.
Человеческая история буквально испещрена как бы сейсмическими в ней «инцидентами», страшными в человеческом времени паузами, где уже ничему человеческому нет места. Какой-то тысячелетний цивилизационный балет на самом тонком льду. На средостении между нами — и тем космическим горном, неустанно под той тонкой поверхностью полыхающим. И «вдруг» то геофизическое неистовство вырывается на-гора. Врываясь уже в наше собственное неистовство. Суверенно-человеческое. Личное и другое. Групповое ли. Национально-государственное. И далее.
Короче, всеобщее.
В досовременную эпоху человечество относилось к тем зловещим в его времени паузам по-своему с должным вниманием. А то и с благоговением. Ведь едва ли не все мифологии мира начинают с так называемых хтонических (подземных) сюжетов, поднимающихся как бы с самого дна того пылающего глубоко внизу геофизического моря, доселе не могущего угомониться.
Мириады обрядов, заклинающих-останавливающих грозное протекание той стихии на уютную нашу поверхность. Уютную, но ведь и утлую.
Потом то древнее внимание и благоговение как-то иссякло. То есть в Италии добрые католики после землетрясений непременно вспоминают святую Агату, вроде бы те землетрясения укрощающую. Впрочем, в тамошних народных куплетах «Агата» давно уже рифмуется с «пекката» («греховодница»).
После землетрясения, совершенно уничтожившего Лиссабон, Вольтер сочинил что-то вроде инвективы самому Провидению, несколько похожей на будущую знаменитую формулу Ивана Карамазова, почтительнейше возвращавшего Богу свой билет в грядущую гармонию. Вольтер в том сочинении достаточно непочтительно возвращает хозяину мира, худо устроенного геофизически, примерно такой же «билет». Словом, ко всем тем, в полном смысле, сотрясающим нас тектоническим несчастьям мы ныне относимся как к дурной погоде. Докучное вмешательство космоса в бесконечные наши домашние дела, называемые историей человеческой.
За той, с некоторого времени, уже планетарной суетой мы как-то проглядели одно чрезвычайно важное обстоятельство — их именно космический сегодня контекст.
Довольно давно уже, где-то от изобретения паровой машины и вот до нынешнего «электронного» состояния цивилизации, возникает ее планетарная громада. Совершенно — трагически — зависимая отныне от той, как оказывается, вконец хрупкой поверхности, на которой эта цивилизации беспечно разместилась. Огромным ноосферным трудом, в мускульных и интеллектуальных муках выстроенная эта цивилизация стоит, в общем, на том, что рискует именно ежесекундно рухнуть-провалиться.
Только что произошедшее на Юго-Востоке планеты некоторым образом уже происходило.
На исходе XVIII века, в устье Брахмапутры, землетрясение, также соединенное с циклоном, унесло триста тысяч жизней. Едва ли не ровно сто лет спустя, уже на исходе XIX века, вулканический островок между Суматрой и Явой (Кракатау) взрывается с яростью целого сонма водородных бомб. Остров почти весь погрузился в воду, а чудовищное цунами смывает с других островов едва ли не сто тысяч жизней.
И в какой-то уже совсем загадочной календарной симметрии к ныне случившемуся — страшный «рождественский подарок» средиземноморской сейсмики уже европейскому человечеству: гибель Мессины на самом исходе 1908 года.
Удивительно, но в вечевой колокол человечества тогда ударил один-единственный человек. И к тому же лирик. То есть носитель крайнего человеческого одиночества.
…Александр Блок до конца жизни был убежден, что катастрофа Мессины —это некий трубный сигнал. Грандиозное означающее какого-то еще более грандиозного означаемого.
У всего происходившего и теперь происходящего в глубинах земли есть одно очевидное и вконец важное обстоятельство. Цивилизационная инфраструктура современности, при всех ее некоторых антисейсмических ухищрениях, именно беспомощна перед взбесившейся «геофизикой». Метафорически говоря (а впрочем, и не метафорически), чем «выше» и «больше» становится, современная цивилизация, тем она беззащитнее в том отношении.
В сущности совсем недавно едва ли не полмира уцелело — едва ли не случайно, как бы ободрав бока о свой возможный фатум. И военный, и сейсмический. Накануне исламской революции в Иране шах в разгаре своей так называемой «белой революции» (то есть «секулярной», светской, индустриальной) предполагал построить там — на нефтедоллары, финансовым цунами обрушившихся на страну, — двадцать атомных электростанций. Можно себе лишь представить — в сейсмически опасной стране — возможную «сейсмическую» участь хотя бы одной из них. А тем более возможную их, тех станций, катастрофу — по принципу некоего, вполне возможного там сейсмического домино.
Легкомыслие человечества таково, что до сих пор даже не составлена карта мирового развития — в полной ныне очевидности того, что таковое, как правило, более всего осуществлялось на наиболее сейсмоустойчивых участках планеты.
…А теперь уже вся она, отведенная под наисовременнейшую цивилизацию, вполне может испытать разительную беспомощность перед тем, что древний мир называл «хтоническим ужасом», а мы лишь «каталогом землетрясений».
Весьма возможно, что человеческому присутствию-на-Земле — в целях полноценного продолжения этого присутствия — пора уже вывернуть сам способ эгоистического своего существования наизнанку, как перчатку.
Ныне девять десятых технических усилий цивилизации направлено, в сущности, на прослушивание того, кого в той цивилизации опасаются. Военные сторожа-спутники позволяют уже увидеть даже знаки различия на погонах предполагаемого или уже реального противника. Акустические приборы слышат чужие субмарины на совершенно невероятных расстояниях и глубинах. Как говорится в одном старинном угрюмом анекдоте, на это у них деньги есть…
Что ж, если человечество на самом деле хочет уцелеть, а не провалиться в планетарную преисподнюю, то все то прослушивание и просматривание должно обратить все свои микрофоны и окуляры в другую сторону. Туда, вниз…
Возможно, что наблюдение такого рода в ближайшее время станет главной семантикой человеческой цивилизации.
Разумеется, если она действительно хочет уцелеть.